Пик Трэвиса

Первое сообщение в теме :


Хотите узнать, какая самая высокая точка данной местности? Это здесь. Даже снежные тучи склоняются перед мощью, что протыкает их. Но если думаете, что тут нет жизни, то вы ошибаетесь. Она есть везде, даже здесь. Пройдите до водопада и найдете ее...

Содержимое ларца не поразило сознание малефикара. Едва увидев мерзкую лиловую плоть, различив её нечистые метаморфозы, син’дорай без сомнений заключила: в ларце был привет от древних богов. На неё хлынула волна атавистического иррационального отвращения, а с ней под руку звенящее оглушение от слишком близкого взрыва. Чем длиннее уши, тем больше от них проблем. Мец теряла время, опасно качаясь на ослабших ногах, а едва пришла в чувство – тут же позволила малютке-косе принять неигрушечные размеры. Ни сомнений, ни испуга, ни любопытства не было в лязгающе-дезориентированных мыслях. Эльфка твёрдо знала: скверна развращает разум, меняет тело, но и её можно обуздать, демонов – подчинить, нежить – заставить служить своей воле; но древние боги и их порождения всегда будут служить лишь своим интересам. С ними разговор короткий. С их культистами – тоже.
Только даже со своей нечеловеческой скоростью она не успевает: едва остроухая оказывается рядом с разрастающейся тварью, как её накрывает волна парализующего ужаса. Шустрая тварь оставляет Мец у разбитого корыта. То бишь у раскуроченной двери и распотрошенного курьера. Мец туповато смотрит перед собой. Ей словно сделали предупреждения: бойся и беги, и я тебя не трону, я здесь не за тобой. Это в вольном переводе.
Она, конечно же, не послушается. Только сперва разберется с другими делами. Собравшись, отдышавшись, магесса крутанулась на каблуках с таким видом, будто такое с ней каждый2 день происходит. Она не далека от истины. Бросив непонимающий взгляд на внезапно углубившегося в чтение Саргона (нашел время!), Ксефхаир неторопливо подошла к хнычущему курьеру. Выглядел он препогано. Даже с учетом того, что в лишившейся света пещере было ни зги не видно.  
- Должно быть, культисты здорово тебе приплатили за это дельце, да, Кэддин?
Она осторожно присела рядом, вдыхая удушливо яркий запах крови. Она могла бы ему помочь. Магия крови может творить настоящие чудеса, и пришитая на место оторванная конечность – не самое великое из них. Зашить раны, остановить ток крови, снова разогнать его… Но это так долго. Здесь темно, он слишком быстро теряет слишком много крови и без того слаб. А ещё он – приспешник мерзких культистов. Наверняка неосознанный, невольный, нечаянно втянутый… И что ж с того?
- Мне жаль. Я больше не смогу тебе помочь. Да осветит твой путь Вечное Солнце.
Наверняка он хороший глупый человек. Не хочет умирать и просто хотел подсобить семье. Но если не умрет сейчас, его убьет хозяйка башни; или возвращение по горам; а может, это сделают те же культисты, которые подменили ларец. Можно считать, что, когда Мецкэнетт Ксефхаир успокаивающе закрыла ему одной теплой ладонью глаза, а второй перерезала глотку, она совершила почти акт милосердия.
Правда, когда вырезала у обмякшего тела язык и собрала разлитую теплую кровь в левитирующий шар, добронравие стало совсем уж сомнительным.  
- Тебе подарок, братец! Закрой глаза и открой рот, - заезженно гоготнула эльфийка, весело помахивая обрезком плоти в темноте.

Кэддин истекал кровью. Его зубы отбивали резвую дробь, а на губах выступила кровавая пена. Уцелевшая рука парой рваных движений подобралась кое-как к разорванному бедру и попыталась остановить карминовый фонтан, бивший из бедренной артерии. Тщетно! Тут не помог бы и хорошо наложенный жгут. Мужчина выл от боли и отчаяния, умоляюще глядя на Мецкэнетт снизу вверх.
Но это, конечно, ни к чему не привело. У него не было ни сил, ни возможности возражать или сопротивляться; он только и мог, что попытаться от неё отстраниться, съехав по стене вбок. Не получилось. Лезвие в руке Мецкэнетт настигло его толстую шею, оставило на той кровавый поцелуй. Сердце в мгновение ока выгнало сквозь новый надрез не меньше литра крови. Кэддин вздохнул в последний раз – и застыл. Остекленевшие глаза уставились на эльфийку с немым укором.
Язык мужчины оказался прикушенным, что объясняло кровь в его слюне.
Вырвавшийся из ларца на свободу монстр не возвращался – хотя вряд ли кто-то от него этого ожидал. Откуда-то с верхних этажей башни донесся деревянный стук, почти сразу за ним – звон стекла. Затем – очень отдалённый визг, слегка напоминавший вопль человеческого детёныша.
Саргон оторвал взгляд от книги и довольно улыбнулся, после чего подался вперёд и ожидающе распахнул рот. Ему дадут поговорить! Это он любил. Разговоры с Мец – это всегда своего рода игра: с одной стороны, эльф он словоохотливый, и за долгие периоды молчания у него накапливается очень много невысказанного, с другой же – с сестрой следует быть аккуратным, а то вырвет в два счёта обратно. И хорошо ещё, если только языком ограничится.
Беглый просмотр пары страниц в книге Трэвиса не так уж много выявил интересных деталей. Может, это потому что от испытанного только что ужаса взор Саргона ни на чём не мог как следует остановиться, а может, исследователь просто предпочёл ничего такого в книгу не включать. Вероятнее всего, и то и другое.
В его хитрой голове, однако, уже формировались идеи касательно того, что сестричке следует сейчас наплести. Первоочерёдная задача – предотвратить вторую встречу с порождением Древних богов. Ей, конечно, много чего может сейчас в голову взбрести, но он, Саргон, не растерял пока последние крохи чувства самосохранения и глупостей вроде охоты на такую тварь допускать не станет. К этой мерзости ведь не подступишься. После того, как она вырвет Мецкэнетт голову вместе с позвонками, вымолить себе прощение, катаясь перед ней на земле, не получится. И притвориться, что нарочно вёл сестру к ней на съедение – тоже. Его просто распотрошат, как кусок мяса, и некому будет после этого многострадальное тело восстановить.
«Поэтому мы уйдём от твари подальше. И захватим в процессе отсюда вещи, которые хозяйке больше уже не потребуются»[av=https://i.ibb.co/cJMkTXf/sargon.png]

Легкий флёр запоздалого сожаления лишь на мгновение трогает старую эльфийскую душу. Не умерла в ней за почти что век эдакая теоретическая гуманность. Может, будь у Кэддина уши малость поострее, и закончись все в итоге относительно удачно и останься эльфка в благодушном настроении, некромантка бы его подняла и расспросила о семье. Наверняка ведь и правда с культистами связался только чтоб пару золотых в дом принести. Его женщина и выводок имеют право знать, отчего умер дурак-отец – без подробностей. Ей ведь все равно почти наверяка придется двинуться в сторону людских поселений…
Нет, для такого исхода больно много переменных. Только в голове и останется, но Мец и о нём скоро думать забудет.
А вот кое-кто другой из мыслей у неё, верно, никогда не пропадёт. Сшивать почти живую плоть с гнилой и мертвой – то ещё удовольствие. Полумрак скрывал черную гниль разверзшейся эльфийской пасти, но кривая игла орудовала привычно ловко. Не впервой. Мец почти ни о чём не думала. Считала ли она себя виноватой в том, что тварь вырвалась из ларца? Терзалась ли угрызениями совести за то, что не была настойчивее, пытаясь остановить Кэддина и отобрать шкатулку?
Нисколько. Если кому и следует себя винить, так полоумному (и полутельному) скелету, что не сумел ничего внятно объяснить. Хоть пара слов, что мол дело идет не о каких-то междуусобных грызнях, а о Древних Богах и Сумеречном Молоте – всё было бы иначе. Но, видимо, ей не так уж сильно хотелось спасти свою хозяйку.
- Ну вот и готово, - закончив и убрав инструменты в сумку, синдорай нежно заправила истончившуюся белую прядку за острое ухо, - Кричи, если что. Я скоро.
Она не хотела слушать малодушных причитаний. Луше разобраться с этим порождением сейчас, быть может, на пару с Сё Туа, чем потом спасаться от нее по горам. Развернувшись, эльфка бодрым сайгаком поскакала вверх по лестнице, пытаясь на слух угадать, куда повернуть. Будет несложно.

- Счастье-то какое, - прошамкал Саргон, привыкая к новому языку. Казалось бы, после стольких раз можно было бы и привыкнуть, ан нет, каждый раз необычные ощущения. Необычные даже для нежити. Потому что языки у всех разные – к разным словам приучены, на разных вкусах натренированные. Не говоря уж о размерах… Кэддинов на место встал не очень-то хорошо, ему там тесновато было. Но жаловаться на это мёртвый эльф не стал – чего доброго, отберёт обратно. – Привет, Мец.
Последовавшие за этим «малодушные причитания» звучали примерно так:
- Уверен, ты дала мне язык для того, чтобы услышать от меня мудрый совет. На твоё счастье, у меня он для тебя даже есть. – торопливо начал младший Ксеф’Хаир. – Взгляни. Я тут вскользь пробежался и нашёл… Эй, постой! Мец! Сестра, остановись, подумай, зачем тебе это? Давай сначала хотя бы обдумаем…
Кричать Саргон не рискнул, а потому его голос вскоре остался где-то позади; острых ушей Мец теперь достигало только скомканное, неразборчивое эхо. Что там её горе-братец решит – покажет время. Она же свой выбор явно сделала.
Винтовая лестница привела её к двери – вернее, к тому месту, где ещё недавно была дверь, теперь же тут зиял открытый проём, пол у которого усеивали красивые, чёрные, лакированные щепки и выдранные из стены с мясом металлические крепления. Лестница вывела её в проходящий по краю цилиндрической башни коридор. У стен стояли витрины, общим числом четыре; одна – разбита. Там из-под осколков стекла высовывался краешек тяжёлой деревянной книжной обложки, лишённой какого бы то ни было текста или изображений. За уцелевшими же витринами виднелись: очень богатая коллекция пауков, жуков и бабочек, среди которых практически не было ни одного знакомого; набор искусно вышитых носовых платков; и несколько выложенных в ряд золотых слитков с печатями. «Эффрамский Монетный Двор 21 21 9», «СТАНДАРТ Багад-Кузум Выплавлено Стумриком Младшим», «Железный Банк» и так далее, и тому подобное.
Но вряд ли взор Мецкэнетт надолго на этих древностях задержался. Коридор привёл её в круглое центральное помещение, в центре которого стоял фонтан в виде некогда трёхголового дракона. Две из них теперь валялись на полу, сбитые, вероятно, мощным прыжком порождения Древних Богов. Их обрубки заливали всё вокруг водой. Влага мягко светилась лиловым в темноте, предоставляя достаточно света для общей ориентации в пространстве. Прямо напротив, за фонтаном, виднелся коридор, резко заворачивающий направо – вероятно, брат-близнец того, по которому сюда вышла Мецкэнетт, и вёл он наверняка к лестнице на следующий этаж. Но в круглой комнате с фонтаном были и двери – общим числом четыре, симметрично расположенные, всё из того же чёрного лакированного дерева. Три стоят себе смирно, прилегают плотно к косякам, но четвёртая прямо-таки зазывает соблазнительной приоткрытостью. Сквозь зазор ничего не видно. Зато слышно, как внутри что-то с глухим стуком вдруг падает.
Но этот стук мгновенно заглушает оглушительный металлический звон, который не оставляет сомнений в том, что коридор прямо напротив действительно ведёт наверх - ужас ведь прёт всё выше, а шум поднимает явно он. В этом звоне есть неестественная ритмичность, которая не присуща падающим элементам интерьера. Мецкэнетт с её боевым опытом это очень сильно напомнит звон рыцарей в полных латах, которые сначала падают с ног, а потом пытаются обратно подняться. Скрежету металла сопутствуют треск, грохот, магический импульс, а потом – уже знакомое зубодробительно-низкое урчание чёртика из табакерки. Но здесь, этажом ниже, магического эффекта на Мец его глас не оказывает.
Помимо дверей, в круглом помещении есть скамейка с атласными подушечками и подставкой под ноги; по обе стороны от неё расположены тумбочки, на одной из которых кто-то оставил недочитанную книгу, повёрнутую вниз разворотом открытых страниц. Обложка гласит: "Молот Ведьм". [av=https://i.ibb.co/cJMkTXf/sargon.png]

Эльфке, видимо, была дана возможность устроить себе экспресс-экскурсию по жилью поехавшей крышей магички-барахольщицы. Эльфка возможность не оценила. Вся она походила на большую кошку: зелёные глаза чутко рыскают, оттаявшие уши прижаты к голове, хищно заострились крылья носа, под вздернувшейся верхней губой поблескивают клыки. Син’дорай на охоте, а не в музее. Обострившиеся чувства, конечно, подмечают странные детали огромного жилища, но Мец на них не останавливается ни физически, ни мысленно. Ей нет никакого дела до книг и жуков. Может, она поразмыслит над этим позже. Сейчас малефикар просто идёт по нескрытному следу твари (спасибо, что не приходится с дверьми возиться). Быстро, но не сломя голову– ни к чему сбивать дыхание, да и сельскохозяйственный артефакт нужно держать наготове.
«Раз хозяюшка всё ещё жива, то, верно, не безнадёжна»

Зал с фонтаном и коллекционными слитками остаётся позади; снова короткий коридор, снова поворот, снова изгибающаяся лестница, ведущая вверх. На каменных ступенях чувствуются щербинки: похоже, тут ворвавшийся в башню монстр ускорил шаг. Вход на третий этаж является точной копией входа на второй, только в «прихожей» нет уже никаких витрин – вместо них стены увешаны чем-то вроде плоских деревянных стендов. Там торчат аккуратные гвоздики с фигуристыми шляпками, и на них аккуратно расположены всякие забавные мелочи: статуэтки, ключи, картины, мешочки, пара кинжалов. Что-то висит, что-то опирается сразу на несколько гвоздей. Но Мецкэнетт, несомненно, не станет тратить время на осмотр этого добра и сейчас – ведь металлический скрежет доносится буквально из-за угла…
Зал – тоже близнец того, который она только что покинула. По крайней мере, если смотреть на планировку. Всё те же боковые двери. Только тут нет фонтана – вместо него посередине помещения стоит круглый, массивный мраморный постамент. На постаменте установлена каменная чаша: материал чёрен, как смоль, но испещрен крошечными алыми капельками, как будто кровью истекает. Рассмотреть его так хорошо удаётся потому, что чашу наполняет жидкость; она полупрозрачна, густа, источает всё то же лиловое сияние. Ещё одним источником света служит прилипший к потолку волшебный огонёк – любой начинающий маг первым делом учится что-то подобное сотворять.
Остаётся только гадать, каким чудом чаша уцелела, потому что в помещении прямо сейчас идёт бой. Прямо напротив Мецкэнетт, по ту сторону зала, есть дверь – совсем как этажом ниже. У двери стоит гигантское нечто, закованное в тяжёлую броню. Дизайн экипировки может напомнить Мецкэнетт дворфийский, только пропорции не те. Ну и шипов да лезвий всяких побольше. Росту в нём не меньше двух с половиной метров, кулаки сжаты, в глазницах горит лиловое пламя. Нагрудник украшают две глубокие вмятины; один из этих ударов металл даже прорвал. Погнуты наплечники, вспороты набедренные пластины – и, по идее, отовсюду должна хлестать кровь, но ничего подобного не происходит. Потому что это нежить.
Царапины на полу свидетельствуют, что латный гигант успел по нему проехаться спиной. Позаботилось об этом, конечно, порождение древних богов, которое уселось на стене между двумя боковыми дверьми – теми, что сейчас слева от кровавой эльфийки. С момента их последней встречи оно, кажется, окончательно закрепилось в своей нынешней форме; пропала тогдашняя остаточная аморфность. Гадкий силуэт заострился, уплотнился, может, даже повзрослел. Под сероватой кожей перекатываются многочисленные тугие мышцы – их там больше, чем любому живому существу положено иметь, и выстроить понятную анатомическую схему не удастся. Трёхпалые руки разведены в стороны, а восемь растущих откуда попало ног упёрты в пол и стены одновременно. Они оканчиваются тяжёлыми когтями. Над спиной реют тускло поблескивающие куски не то металла, не то камня, не то чего-то ещё; неведомая сила удерживает их вблизи хозяина, как будто они и впрямь являются частями его тела. По ним то и дело пробегает какая-то раздражающая глаза рябь – словно между ними натянули прозрачное полотно, которое дрожит и гнётся.
Прямо на глазах у Ксеф’Хаир существо согнуло руки в кистях; из запястий, разорвав кожу, выстрелили роговые клинки длиной в метр каждый. Зубодробительного заклинания ужаса, к счастью, не последовало; вместо этого тварь сорвалась с места в яростном прыжке, намереваясь, очевидно, убрать уже с дороги надоедливого гиганта в латах и пробить очередную дверь на своём пути к вершине.
Расстояние до двери в коридор, что ведёт к лестнице на следующий этаж, составляет примерно шесть метров; мертвец в броне находится чуть справа от неё. Он безоружен, но у него есть его шипастые латные перчатки. Начальная точка прыжка твари находится прямо посередине тех боковых дверей, что слева от Мец, а значит, до неё четыре метра двадцать пять сантиметров. Но шансы перехватить гада перед прыжком минимальны. Гигант в латах чуть сгибает ноги в коленях, пытается сгруппироваться перед столкновением. Но тварь, кажется, не прямо в него летит, а чуть правее[av=http://j-p-g.net/if/2019/04/08/0145049001554707602.png].

Вся чудесатость изящно захламлённых полок интерес для эльфки конечно же представляла: что же они способны сказать о своей хозяйке, кроме очевидного пунктика на скрупулёзное коллекционирование и систематизацию содержимого городских свалок. Но если Мец сейчас уделит время наблюдениям и размышлениям на эту тему, они очень скоро станут совершенно неактуальными по причины скорой кончины непосредственного объекта мыслей.
Поэтому всё внимание Мецкэнетт было щедро отдано богоприятной твари. Ещё с того момента, как она выбила железную дверь, эльфка понятливо уяснила, что она ни одного удара этого порождения не переживёт. Все новые встреченные следы демонстрации этой неестественной мощи ее будто бы настойчиво в это носом тыкали. Напрашивающийся вывод был простым, как три медяшки: значит, убить рукастого паука нужно так, чтоб он её не задел. Не успел.
Как? Это малефикар плохо представляла. Не привыкла работать одна вот в таких случаях. Она могла бы, прыгнув через пространство, оказаться прямо под тварью и насадить ее брюхом на увенчанную лезвием пятку древка Ултхалеш, точно на кол. Или располовинить лезвием косы, если оно пробьет кожу твари. Но такое сработает только если создание чудесным образом распадется на гниль и прах с одного удара: в противном случае придётся быстро сочинять некролог.
Решение на замену пришло почти сразу. Едва тварь сорвалась с места в прыжке и востроглазая Мец смогла проследить траекторию полёта, она вдруг резко запустила кровяной шар в место приземления твари – будто давала пас невидимому союзнику. Шар разбился, растекшись багряной лужей. Только для того, чтобы тут же, едва конечности порождения коснулись стен и должны были чуть согнуться, пружиня, стремительно вытянуться в форму длинного острого шипа. Или, может, скорее огромной булавки для новой твари в коллекцию Сё Туа? Такая вот страшненькая каракатица с пронзённым брюшком.
А сама малефикар с неуместным изяществом прыгнула в сторону чаши – оттолкнувшись от неё, син’дорай, быть может, сумеет наскочить на многоножку сверху и на манер копья вонзить Ултхалеш в «голову», туда, где витают странные кристаллы.

Прыжок твари лишён грациозности. Он рваный, резкий, слишком быстрый, чтобы человеческий глаз мог его покадрово проследить. Но точку приземления Мецкэнетт угадывает верно. И ход делает очень для монстра неожиданный – попадание об этом свидетельствует красноречиво.
Попадание, правда, косвенное. Тварь не знает, чего от лужи крови ожидать, а потому на стену приземляется так, как остроухая и предсказывала. Но стоит багряному шипу вознестись перпендикулярно окрашенной в алый стене, как туловище порождения древних богов всё с той же фантастической скоростью вихляется вбок. Оно всё равно не успевает; шип врезается в брюхо, потом гад пытается ускользнуть в сторону, его тело гнётся, искажается, и выходит «булавка» уже из бока, а не из спины. Кровь монстра оказывается чёрной. Она источает влажный, удушающий запах и слегка дымится чем-то едким.
Чудовище, отталкиваясь всеми ногами сразу, срывает с себя с шипа. Оно двигается вбок (в направлении по часовой стрелке относительно чаши в центре комнаты), пытаясь уйти одновременно от возможного удара косы Мец и от возможного тычка латным кулаком со стороны гиганта в броне. Мышечная масса пробитого наискосок брюха вступает в очень непродолжительную битву на прочность с кристаллизовавшейся кровью. И проигрывает. Рвётся, извергая фонтан крови и потрохов. Рвётся очень уж легко – не должна даже человеческая плоть, наколотая на острый конический предмет с такой лёгкостью рваться.
Всё это происходит гораздо быстрее, чем по законам природы положено. Удару Ултхалеш не суждено коснуться головы монстра; не находит её и атака развернувшегося наконец молчаливого защитника Башни. Тяжёлый, шипастый кулак врезается в стену там, где ещё недавно располагалась костлявая нога чёртика из ларца. Он опаздывает почти на секунду.
Есть и ещё кое-что. Когда Мецкэнетт оказывается рядом с чашей, жидкость в той на миг становится ярче. В воздухе над её поверхностью мигает какое-то изображение – что-то вроде трёхмерного, схематично накиданного шпиля. Какой-то план, или чертёж, при помощи магии спроецированный волшебным содержимым чаши в воздух над ней. Но эта картинка сразу меркнет обратно. Ничего не удаётся рассмотреть как следует.
Теперь Мец, вероятно, приземляется где-то между латником и тварью. Если дверь на следующий этаж аналогична позиции в двенадцать часов, то мёртвый воитель располагается на единичке, а их общий враг – на половине пятого. Рядышком с Мец есть одна из чёрных лакированных дверей; возможно, в неё удастся прошмыгнуть.
Парящие над монстром загадочные образования синхронно загораются мрачным тёмно-красным. Не все целиком, а по еле-еле различимым доселе швам. Выскользнувшие недавно из запястий роговые клинки исчезают обратно; трёхпалые руки, выгнувшись и удлинившись, зажимают зияющую дыру, которую оставил шип. Две передние ноги вздымаются; в атаку оно пока перейти не может, но готовится защищаться. Остальные сгибаются, будто готовясь к новому прыжку. Пасть раскрывается, снова виден целый кластер разнообразных ртов поменьше.
Существо смотрит на Мецкэнетт. У него нет глаз, но оно смотрит. Может, глотками. Его злоба, его ярость ощутимы почти физически. Воздух сгущается (не в последнюю очередь из-за испарения ядовитых паров из чёрного ихора). [av=http://j-p-g.net/if/2019/04/08/0145049001554707602.png].
Без сомнения, оно готовится ударить в ответ. Сумеет ли эльфийка предсказать или опередить этот удар? Готова ли она принять бой теперь, когда монстр заметил её и по достоинству оценил угрозу, ею представляемую?..

Прыжок Мец оказывается бесполезен. Не рассчитывая приземляться так низко, она болезненно ударяется пятками об пол. Благо хоть не напарывается на собственный кровавый шип – он растекается кровавой лужей и снова собирается в витающий вокруг малефикара шар. Вряд ли быструю тварь удастся обмануть таким же трюком ещё раз, но расходный материал никогда не будет лишним. Эльфка развернулась в сторону отскочившего создания, с удовольствием отметив столь неожиданно трогательно прижатые к ране ручки. Бросила быстрый взгляд на полыхнувшую лиловым чашу – кажется, она там что-то видела, задела какой-то неизвестный магический триггер. Но нет, уже пусто. Очень странные дела.
Ксеф’Хаир никогда не достигала успеха в освоении столь почитаемой высшим эльфийским обществом арканы. Тайная магия, прямое воплощение порядка, чистая противоположность некогда протипитавшей син’дорай энергии скверны, была в постижении невероятно сложна. Быть арканистом – это искажать пространство и время. Быть арканистом – это брать частицы материи и перераспределять их в новом порядке, не хаотичном, но безукоризненно точно вымеренном. Это как решать дифференциальные уравнения. В уме. Во время битвы.
Мец хватало от силы на одно, и его всегда было лучше приберегать на конец, на случай отступления. Вот и сейчас может лучше телепортироваться в самое основание Башни, забрать гнилую ромашку сердца своего и сделать ноги, предоставив Сё Туа честь самой разобраться с чуть ослабленной тварью?
Да, так тоже можно. Только зрачки эльфки уже расширились от бодрящего выброса адреналина. А она сделала вид, что от страха. Испуганно прижала уши к голове и с видом самым растерянным опустила двуручную косу – как будто не ожидала, что восьмилапка увернется и теперь не знала, что делать.
«Ты будто муха – я не прихлопну тебя, пока ты меня видишь? Для тебя я буду скучающе медленной, так?»
Однако пространственный прыжок ни глазом, ни пастью отследить невозможно. Не прошло и мгновения, как магесса оказывается аккурат над чудовищем и с размаху вгоняет лезвие перевернутой косы прямиком ей в разверзшуюся пасть – в одну из. Опираясь двумя руками на древко оружия, отталкивается ногами от спины порождения и прыгает вниз, надеясь, что успеет раньше, чем к ней протянутся жуткие конечности. По задумке используемая в качестве рычага Ултхалеш опустится и пронзит тварь изнутри, будто насаженную на крючок рыбину. Повезёт – зацепит лиловое сердце, которое Мец полагала твариной пятой ахиллесовой.

Уши мертвеца потеряли былую чуткость, но ни шагов, ни звуков битвы он рядом не улавливал. Стало быть, опасность где-то дальше – ну так к чему скучать?
Спокойною, развязною походной мертвец восходил по винтовой лестнице и мурчал под нос унылые стихи*:
- …Когда ты будешь спать средь сумрака могилы,
И черный мавзолей воздвигнут над тобой;
Когда, прекрасная, лишь ров да склеп унылый
Заменят твой альков и замок пышный твой…
Он, в отличие от сестры, даром что магессы, знал информации цену и не думал упускать возможности ею поживиться в богатых залах Сё Туа. Хотя официозным пыльным фолиантам предпочитал дневники, книги учёта, обрывки личных писем, подслушанные урывки разговоров, и потому без зазрений совести начал рыться в разрушенном музее, ища там что-то скрытое от глаз.

*Саргон - преданный поклонник творчества неизвестно как оказавшегося в Азероте волшебного Шарля Бодлера.

Мец очень правильно поступила, когда совершила пространственный скачок. Очень. Тварь и правда не успела на него отреагировать. Но это не всё.[av=http://j-p-g.net/if/2019/04/08/0145049001554707602.png].
Одновременно с телепортацией эльфийки с опасно рдеющих парящих кристаллов срываются лучики света. С каждого по одному. Они встречаются вместе в воздухе над его спиной. Из этой точки прямо вперёд бьёт багровая прямая молния. Она должна была попасть в Мецкэнетт, но вместо этого пронзает воздух – и встречается с латным нагрудником мёртвого воителя, который стоял позади эльфки. Доспех на миг исчезает – попросту испаряется вместе со внутренностями, и на месте его возникает смотрящаяся одновременно комично и жутко чёрная сфера. Как будто неведомый художник взял да нанёс на ткань реальности идеальный чёрный круг.
А потом доспех возвращается, только с ним что-то не так; металл потёк, оброс какими-то червеобразными отростками, обезобразился спиральными, гипнотизирующими узорами. Закованный в сталь воитель поскребся было в собственный нагрудник руками, но поразившая латы зараза мгновенно перекинулась на перчатки. С металлическим стоном и каким-то нечленораздельным щёлканьем скелет в доспехах распрямился и потряс могучей главой в рогатом шлеме.  
Только, конечно, эльфийка в первую очередь сейчас внимание не на своего невольного союзника обращает. Ултхалеш с хлюпаньем вгрызается в кластер голодных ртов, кроша в пыль зубы и рассекая сросшиеся щёки. Сияние покидает парящие кристаллы. Тварь, кажется, кричит; голоса не слышно, но по ушам бьёт сверхнизкими частотами. Левая барабанная перепонка эльфийки не выдерживает и лопается. Горячо и больно.
Продолжая орошать пол своей токсичной кровью сквозь плотно сжатые пальцы, монстр в наглую использует собственную многоногость и практически случайное положение ног, чтобы развернуться чуточку в сторону и лягнуть остроухую как следует, пока та в воздухе. Удар оставляет огромный кровоподтёк, ломает ребро и отшвыривает Мец на несколько метров – она пролетит над чашей и упадёт на пол примерно у «девятичасовой» позиции в этом круглом зале. Если, конечно, не остановит свой полёт раньше.
Зато коса успевает там как следует в чужом рту провернуться, из-за чего ихор фонтаном бьёт теперь уже из разрубленной морды. Оценить, насколько повреждения глубокие, на глаз не выйдет, и лезвие в конце концов выпадает обратно. Порождение древних богов срывается с места, бросается вперёд, к двери на следующий этаж. В него, однако, немедленно врезается всем весом поражённый загадочной металлической чумой латник. Он заключает гада в стальные объятия и удерживает на месте; сложно сказать, как долго это продлится, и что в итоге с воителем проклятье сделает.

Глазам Саргона предстаёт всё то же самое, что видела недавно Мецкэнетт. Так как слитки драгоценных металлов, забальзамированные насекомые и пресловутые пыльные фолианты никакого интереса для него не представляли, времени на их беглый осмотр ушло совсем немного, и, пока эльфийка наверху сражалась, он успел залезть в тумбочки рядом со скамейкой. В самом деле: если и искать заметки и дневники, то явно рядом с местом, где их хозяйка любит почитывать загадочные манускрипты с тяжеловесными названиями.
Ему не слишком везёт. Если и есть где-то искомые носители пикантной информации, то не здесь. Из могущего представлять интерес отыскивается лишь наспех сложенное вчетверо письмо, написанное чьим-то размашистым почерком на куске пожелтевшего пергамента.
«Милостивейшая Сё Туа,
Пишу вам от имени альфы Последнего Смеха Варрце Костеедки, дочери Рапхте Подирки, дочери Хезре Людорезки Третьей. Г-жа Варрце выражает своё несогласие с предлагаемыми вами условиями и изъявляет желание прекратить с вами любое, в том числе письменное, общение. Она выражает сожаление в связи с невозможностью вернуть вам вашего гонца, сетуя на несчастный случай.
Свидетельствую так же, что она, положив руку на сердце, пообещала применить насильственные меры убеждения к вам или любому вашему стороннику, какого встретит на своём пути. Степень вышеупомянутых мер превышает предельно допустимую согласно Экронской Четвертой Конвенции, из чего следует сделать вывод, что применены они будут вне города Экрон.
Подпись писца: Марий Додерус
Подпись клиента:»
Напротив подписи клиента значились две параллельные полоски, прорезанные прямо сквозь пергамент. Или прорванные. Чем-то острым.
Одна из четырёх боковых дверей на этом этаже так и осталась слегка приоткрытой со времени ухода Мецкэнетт. Сейчас, пока Саргон роется в тумбочке и читает, дверь эта приоткрывается ещё сильнее – совершенно бесшумно. Неплохо сохранившийся усатый человеческий труп протискивается сквозь зазор, крепко сжимая в правой руке морскую саблю, а во второй – очень хорошо спелёнутого и совершенно точно живого человеческого ребёнка возрастом от силы год. Он одет в истлевшие меха. Ладонь мертвеца лежит на пухлых губках, не позволяя драгоценной ноше издавать звуков. Он крадётся за спиной Ксеф’Хаира к коридору к лестничному пролёту, по которому тот поднялся.

«Проклятие плоти! – успела в полёте ужаснуться эльфийка минувшей её участи, - Оно заразило металл! Призвало силы Бездны и осквернило! Не через Кузню волю, а напрямую!»
Тварь промахнулась изрядно – всего лишь сломала ребро, а не свернула шею. Издав каркающий вопль, но не выпустив из рук косы, Мец отлетела прочь и затормозила не то об пол, не то об стену. Кипящий в крови адреналин не давал прочувствовать все прелести от перелома, но едва оглушенная эльфка попыталась подняться, накатившее было после приземления ощущение тупой одеревенелости во всем теле сменилось болью так внезапно, что ее затошнило. Круглая комната накренилась и поплыла. Беспечно распущенная копна волос упала на глаза и закрыла обзор. Син’дорай зажмурилась и потрясла головой, разбрызгивая кровь, надеясь прогнать из головы мерзкий звон и вязкий туман. Заклинание кровавого исцеления сложилось само собой. И не такое случалось, переживет. Втянув воздух сквозь стиснутые зубы, Мецкэнетт поднялась и вновь оказалась рядом с гнусным порождение. Со сломанный ребром по-старому резво уже не попрыгаешь, но ей и не надо.
Какой-нибудь дешёвый поэт не преминул бы сравнить последующее действо с мрачной жатвой, а многочисленные тонкие лапы твари – с колосьями… Мецкэнетт до такого не доходила. Просто рубила всё, до чего доставала. Она догадалась лишь не метиться стиснутой в объятиях твари в нутро - боялась нечаянным касанием заразить артефакт столь омерзительной проказой, поразившей мёртвого защитника.
Зато торс порождения Древних Богов снова пронзил кровяной шип – но на сей раз с широкой «шляпкой» на вершине. Точно гвоздь. Или всё та же булавка.

- Когда могильная плита без сожаленья
Придавит робкую, изнеженную грудь,
Чтоб в сердце замерло последнее биенье,
Чтоб ножки резвые прервали скользкий путь.
Прочтение единственной чего-то стоящей записки заставило мёртвого эльфа презрительно скривиться и поскорее откинуть листок – будто то было не письмо, а срамная бумажка.
«Она водилась с орочьими шлюхами! Кичащимися родством со своими выдранными в хлеву мамашами, подумать только! Не помню никакого города Экрон, должно быть, эта дыра где-то в Запределье…»
- Тогда в тиши ночей без сна и без… и без…
Остывающий язык в страхе заплелся. Услышал ли эльф шорох мехов, уловил ли движение боковым зрением, или заметил отражение в одной из уцелевших стеклянных витрин? Возможно, всё сразу. Хорошо, что сердце мертвеца действительно не может больше беспокойно биться. Саргон остаётся покоен и не поддаётся первому визгливому порыву жеманно вскинуть ручки и просить пощады – он просто искал тут план эвакуации, чтобы пройти в уборную, клянётся Вечным Солнцем!
«Спокойно. Сделай вид, что не заметил его. Дай пройти и он тебя не тронет, ему ни к чему»
Дернув сухим горлом, будто желая нервно сглотнуть несуществующую слюну, мертвец мелодично продолжил:
- … И без просвета
Пускай тебе шепнет могильная плита,
Одна достойная наперсница поэта…
Саргон не мог видеть, кто конкретно крадётся за его спиной, что именно несёт, но понимал, где незнакомец находится. И, расслабленно перебирая пыльные бумаги, был готов отскочить прочь если второй мертвец сделает хоть шаг в его сторону.

Гигант в латах стонал, звенел, но каким-то чудом держался. Огромную роль тут сыграл тот факт, что на таком расстоянии, будучи прижатым к широкому торсу, порождение древних богов не могло как следует приложить свою фантастическую силу. Его мускулистые руки били и отталкивали закованного в сталь воителя, мяли металл, как бумагу, но тот был нежитью. Притом нежитью истлевшей до кости. Именно в костях крылась магия, позволявшая ему передвигаться, биться, и держаться на ногах – и именно до костей руки чёртика из табакерки не доставали.
Впрочем, это не значит, что он был совсем беспомощен. Длинные ноги яростно молотили по сторонам, выбивая каменную крошку из пола и стен. Коса Мец, несомненно, парочку сходу отсекла. Ихор выплескивался в таких количествах, каких внутри монстра физически не должно было помещаться. Стража башни он покрыл с ног до головы, Мецкэнетт же порядочно забрызгало штаны, сапоги и краги. Ткань и кожа потихоньку расползались по волокнам, в процессе принимая нездоровый сероватый цвет.
Зубодробительного заклинания ужаса не последовало – вероятно, с развороченной пастью зубами особо не постучишь. Может, Ултхалеш перерезала голосовые связки.
Ноги отваливались одна за другой, туловище покрылось глубокими ранами, со спины сполз целый пласт мышечной массы, которая мгновенно обратилась в вонючий студень – и тут дрогнул наконец латник. Он ослабил хватку, упал на одно колено. Из-за пролившегося на него ихора монстра сложно было понять, насколько широко распространилась загадочная чума… но под толстым слоем мерзкой жидкости что-то копошилось по всему нагруднику, горжету, наплечникам, наколенникам. Шипы, что покрывали ранее доспех, удлинились и закрутились причудливыми зигзагами. На одной из латных перчаток прибавилось пальцев.
У порождения древних богов к тому времени осталась всего одна рука (та, что была по ту сторону от Мец) и три ноги (точно там же). Оно шлёпнулось на пол, пнуло одной из оставшихся ног в случайном направлении, выбивая к чертям ближайшую из лакированных дверей (ту, что между двенадцатью и тремя часами). За ней, между прочим, обнаружился просторный зал с многочисленными – и тесно заполненными – книжными полками. Виднелся там и письменный стол, тоже заваленный манускриптами и свитками.
Пусть латник удерживать гада на месте уже не мог, с этим прекрасно справился кровавый шип Мец. Монстр ещё немного подрыгался, а потом притих, лежа в луже мерзости, натёкшей из его брюха и многочисленных ранений. Сказать наверняка, жив он или мертв, не было возможным, так как у него отсутствовали привычные эльфийке достоверные признаки жизни. Он не дышал, но вряд ли ему это было необходимо.
Четыре летающих объекта сорвались вдруг со своих позиций и помчались вверх, под потолок. Притом разлетелись на максимальное друг от друга расстояние. И – на какое-то время – повисли там.
Мертвец в доспехах хрустел, скрипел, стонал, пытаясь перчатками содрать с лат чуму. У него не получалось. Она уже почти добралась до шлема.

Этажом ниже второй мертвец очень осторожно, тихо, крадучись проследовал к тому коридору, из которого син’дорай только что явился. Туда он и ушёл вместе со своей ношей. Ни на секунду не отводил он взгляд от эльфа, и ни на секунду не опускал своей сабли. Надо было отдать ему должное – перемещаться скрытно он умел очень неплохо.
Следующей попавшейся на глаза Саргону бумажкой в этой тумбочке оказался перечень товаров.
«Заказ – Леди Уэтт Трэвис
Мраморный блок – 4 шт
Бидон оливкового масла – 8 шт
Платочек, паучий шёлк, ассорт. узоры – 15 шт
Скоба вертикальная – 16 шт
Шест железный, 1 сажень, толщина 5 см – 23 шт
Шест железный, 0.4 сажени, толщина 2 см – 42 шт»
Чуть ниже значилась написанная в непонятном формате дата, лишённая всякого смысла общая сумма (слишком дорого по стандартам родного для Саргона мира) и подпись: Лэмюэль Себран, эсквайр. [av=http://j-p-g.net/if/2019/04/08/0145049001554707602.png]

Сплошное удовольствие – кромсать податливую плоть! Жаль, недолговечное; войдя в медитативный раж, кровавая эльфийка готова была заниматься разделыванием мерзкой туши ещё хоть полдня. Докопаться бы до чего интереснее ихора! Да только тварь уже вдруг странно осела. Мец рассерженно проследила за воспарившими кристаллами. Сложила дважды два. И стремглав рванула прочь, к выбитой двери, поскальзываясь на залившем пол мерзком ихоре, Мец кинулась к выбитой двери. Глубже в лабиринт книжных рядов, дальше от круживших кристаллов! Пусть ударят куда угодно, хоть снова в беднягу-скелета, но не в неё.
Безымянного латника ей немного жаль. Он, кажется, был не просто безмноглым безвольным миньоном, но существом разумным и чувствующим. Только его все равно не спасти – проклятый доспех ведь соприкоснулся с костяным нутром и заразил его. Как избавиться от страшной чумы, как справиться с нежитью, если проклятие захватит разум? Мец не знала. Будь он живым, может жрец Света и сумел бы излечить проклятие, но сейчас… Сейчас пусть лучше алая молния просто испепелит его на месте.  

Семейное вино дома Ксеф’Хаир некогда славилось не только на весь Кель’талас, но и далеко за границами эльфийского царства. Те времена канули в бездну вместе с Луносветом; но Саргон всё ещё болезненно остро помнил последние годы жизни. Он умело управлялся с семейным делом, и по долгу этой торговой службы был весьма наслышан о многих, если не всех, хоть сколько-то обеспеченных жителях всех трёх материков. Со многими – знаком лично. И судя по чеку, безвестную леди к ним можно было отнести сполна. Так почему он видиь это имя впервые?
«Она могла подняться уже после. Прошло восемь зим – люди успевали вознестись и пасть и за меньшие срок»
Выждав, эльф осторожно двинулся вслед за скользнувшим мимо него мертвяком. Мёртвый кель’дорай, к своей низкой чести, был весьма искусен в скрытной слежке. В ней ныне не было необходимости – но мертвец просто хотел пощекотать свои сгнившие нервы. Испытать что-то, кроме удушающего безразличия своей могильной скуки.

Мецкэнетт очень вовремя покинула помещение; воспарившие к потолку кристаллы как раз налились уже знакомым тускло-багровым свечением. Зазвенела протяжно сталь; может, латник пытался ещё что-то сделать, хоть как-то защититься от чудовищного огня. Но это осталось позади.
Стоило Мец завернуть за ближайшую книжную полку, как идти пришлось практически в полной темноте – сияние от наполненной фосфорецирующей жидкостью чаши досюда не доставало, равно как и потусторонний свет порождения древних богов. К счастью, это было несложно. За исключением замеченного ранее заваленного книгами стола, в библиотеке царил практически маниакальный порядок – никаких тебе табуреток посреди прохода, никаких случайных стопок древних манускриптов под ногами. Досюда не успела добраться вонь, источаемая ихором, что натёк из искромсанного чудовища, а посему в нос син’дорай ударила смесь запахов старой бумаги, кожи, масла, свечного воска, какой-то сушёной травы…
Библиотека оказалась больше, чем можно было предположить. Если предположить, что винтовая лестница, по которой Мец поднялась на этот этаж, Башню опоясывала этаким спиральным ободком, то это помещение должно было из Башни выдаваться наружу метров так на десять-пятнадцать. Что сделало бы Башню на редкость уродливым строением. Однако ж какая разница, если снаружи её всё равно не видно? Если от глаз окружающего мира она благополучно скрыта, а может, и вовсе существует в каком-то отдельном пространственном кармане?
Позади – в круглом зале с чашей – что-то опять зазвенело, потом – затрещало. Скрип, грохот шагов, какое-то влажное хлюпанье… Отдалённый щелчок, а за ним тишина. Спокойствие. Никаких признаков того, что за эльфийкой сюда кто-то последовал. Или что латник продолжал свою борьбу.
И тут вернулся свет.
Вокруг Мец одновременно вспыхнули десятки застеклённых огоньков, укреплённых на стенах в обсидиановых канделябрах. Не лиловые, как в прихожей, а почти чисто-белые. Библиотека озарилась этим чистым сиянием, и эльфийка обнаружила себя в одном из коридоров книжного лабиринта. Глаза наверняка зацепятся за несколько наиболее броских названий. Справа – «Сравнительная демонология: Мистерии не нужен Кхорн», «Бесовской котёл», «Сто и одна причина призвать суккуба» и «Пламенная плеть». Слева – «Алая Луна», «Волк в овечьей шкуре», «Крестьянские методы излечения ликантропии», «Курам на смех» и «Ульфхеддин». В перпендикулярных же текущему положению остроухой коридорах впереди и сзади виднелись «Удивительные приключения оруженосца Верта» и «Энциклопедия ядов островов Андромеды», соответственно.
Одновременно с тем, как в помещении возник свет, по всему зданию прокатилась лёгкая дрожь.

Винтовая лестница (и солюдение безопасного расстояния) не позволяют Саргону видеть, убрал ли усатый мертвец саблю, или нет. Но тот начал спешить, ускорил вольно или невольно шаг, и эльфу слышно, как древние сапоги стучат по ступенькам внизу. Похоже, труп идёт мимо коридора, где погиб Кэддин, и следует ниже – в недра Башни. Туда, где, вероятно, находится подвал.
Тут, однако, по строению прокатывается лёгкая вибрация. На стенах лестницы по обе стороны от Саргона зажигаются опять факела – лиловые, такие же, как в прихожей. Эльф слышит, как преследуемый им товарищ резко останавливается. И, похоже, на миг отнимает пальцы от детского рта, потому что тишину прорезает детское верещание. Оно, впрочем, немедленно обрубается.
После этой краткой заминки мертвец продолжает спуск.

Напряженная некромантка вся обратилась в обполовиненный слух, тщась сквозь боль и зудящий звон разобраться в происходящем позади. Кажется, всё. Внезапно загоревшийся свет подтвердил.
«Что мешало подсветить до этого?»
Мец неглубоко вздохнула – набрать воздух мешала боль, охватившая грудную клетку – и осмотрела помещение. Ей нравилось. Всё так же напоминало об учебных годах, когда всё казалось таким ясным и однозначным. Нужно будет навестить дорогой парящий город, раз воля случая всё равно занесла эльфку в Нортренд. Она внимательнее присмотрелась к непотребно идеальным книгохранилищам.
«А Сё Туа, судя по всему, больше расстроится учиненному беспорядку, а не гибели союзников»
Названия некоторых томов пробудили в магессе неподдельный интерес. Она никогда не слышала о них прежде, и даже не находила в реестре книг из закрытых отсеков. Неудивительно – чернокнижие Кирин-Тором резко возбранялось. Клятвопреступные маги, отступившие с пути Порядка на путь Хаоса, вынуждены были бежать и скрываться: никто не был рад послушникам сил, что столько раз приближали мир к краю гибели. Некроманты были немногим лучше; их слегка обеляло лишь то, что многие из них служили Плети против своей воли. Тёмным колдунам же никто ничего не навязывал.
Но совмещать одновременно два тёмных искусства? Мецкэнетт раньше не слышала о подобном.
Силы Плети некогда служили создавшему их Легиону, но после восстания Короля Лича уже, кажется, не имели общих интересов.
«Быть может, здесь живут несколько магов? Община ренегатов? Я слышала о такой, скрытой прямиком в подвалах Штормграда. Как там ту таверну? "Забитый ягненок"?»
Сдержав порыв набить сумку первыми подвернувшимися манускриптами, малефикар нехотя отлипла от шкафа, за которым пряталась, и осторожно двинулась обратно. Спрятав косу и без прежней прыти – ей бы прилечь, а не продолжать шататься, но нужно же всё проверить.


Второго остроухого гостя башни тоже вело вперёд осторожное любопытство. Он немало удивился и свету, и писку человеческого детёныша, но строить догадок не смел. Слишком мало у него понимания происходящего здесь, а тыкать пальцем в небо, пытаясь что-то угадать, дело неблагодарное.